Ящер [Anonimus Rex] - Эрик Гарсия

Я не ощущаю за собой ни малейшей вины.

Когда все кончено, когда мы иссякли, когда наши руки надают, более не выдерживая столь тесных и крепких объятий, я из последних сил устраиваю хрупкое тело Сары у себя на груди. Это не жест мачо, просто мое всегдашнее чувство неловкости покидает дом, словно выброшенный в ночь нашкодивший кот.

Все еще не произнося ни слова, мы глядим друг на друга расширенными в полумраке спальни зрачками; зеленые глаза Сары великолепно сочетаются с рыжими волосами, струящимися по щеке. Я не могу удержать руки от блужданий по неисследованным тайникам ее тела. Я ласкаю ее грудь, теребя соски подушечками пальцев. До этой ночи я никогда не касался человеческой груди, и теперь узнаю, что она необычно тверда и чувственна.

Мы снова любим друг друга. Я не знаю, откуда взялись силы, но если отыщу этот источник, то впору брать патент на вечный двигатель.

Кто-то из нас должен первым нарушить молчание. Я не исключаю того, что она вполне может молча одеться, поцеловать меня и уйти, так и не произнеся ни единого слова; это было бы романтично, пожалуй, даже сногсшибательно романтично, но такой болтун, как я, этого просто не допустит. И хотя я весь съеживаюсь, когда частный детектив, снимающий угол в моей черепушке, делает шаг вперед и требует слова у домовладельца, несколько вопросов у меня и в самом деле имеется.

— Как долетела? — начинаю я.

Обнаженная Сара раскинулась на кровати. Она смеется, и от этого радостного смеха во мне растет желание вскочить и начать все сначала, несмотря на странное покалывание, исходящее от хвоста и нижних конечностей. Я надеюсь, что эти без конца повторяющиеся вторжения не повредили корсет; при первой возможности надо сбегать в ванную и проверить механизм. Сломанный корсет может нарушить кровообращение и привести к потере чувствительности пораженных участков.

— Как долетела? — переспрашивает Сара, откидывая волосы с лица. — Ты это хотел узнать?

— Когда-нибудь все равно собирался, так почему не сейчас? Подходящий момент, не хуже других. — Я целую ее носик.

— Долетела отлично. Хочешь знать, какой нам показывали фильм?

— С превеликим удовольствием.

— Мы смотрели «Спартак».

— Разве это не старый фильм?

— Это был старый самолет. Кроме того, фильм шел чуть ли не весь полет. — Она зевает, потягивается, и мне видно, как напрягаются ее мускулы. — А теперь спроси о том, о чем действительно хочешь спросить, то есть, что я забыла в Лос-Анджелесе.

— Ну… раз уж ты напомнила об этом…

— Небольшой ангажемент.

— Небольшой ангажемент? — с сомнением повторяю я.

Сара опускает глаза, проводит пальцем по моей груди:

— Ты мне не веришь?

— Не то чтобы я не верил тебе. Просто я подумал, что, может быть, ты… — Может, она проделала весь этот путь, просто чтобы повидать меня. Я не смог закончить фразу: очень уж женственная получалась.

— Когда я вернулась из твоего отеля, обнаружила сообщение на автоответчике. Мой агент предложил записаться на подпевке для альбома Би-Би Кинга. Мы работали весь день.

— А заодно ты решила и меня повидать? То есть я на втором плане?

Сара принимается меня щекотать: коварное нападение, заставляющее меня кататься по кровати, прежде чем я успеваю организовать контратаку. Вскоре мы уже целуемся, словно школьники на диване в гостиной до прихода родителей.

Какое-то время мы молча лежим, обнимаясь и наслаждаясь тем, как удивительно подходят друг другу наши тела. Мы просто созданы друг для друга.

— Когда ты возвращаешься в Нью-Йорк? — спрашиваю я.

— У меня билет с открытой датой, — отвечает она, — но запись продлится до послезавтра.

Я чувствую ее руку на синтетической оболочке моего колена. Она движется выше, к поливолоконной смеси моего бедра. В хвосте начинает колоть по-настоящему, и я не уверен, что это просто нарушение кровообращения.

— Меня, конечно, можно уговорить и остаться. Всего этого достаточно, чтобы я снова потек.

Сегодня я динамо-машина! Мою половую энергию можно разливать по бутылкам и использовать для электрификации Индии.

Примерно через четыре часа и бессчетное количество любовных схваток после того, как Сара впервые переступила порог моей квартирки, я приглашаю ее остаться на ночь. Она принимает приглашение.

— Позволь мне только вернуться в отель за вещами.

— Я отвезу тебя.

— Я взяла напрокат машину.

— Ты не знаешь дороги.

— У меня есть карта, — смеется она. — Миленький, на этот раз я вернусь, договорились?

Сара, уже полностью одетая, склоняется к постели и запечатлевает на моих губах полновесный поцелуй; ее язык жадно ищет мой. Я пытаюсь снова затащить ее в кровать, но она отскакивает и, хихикая, грозит пальцем:

— Скверный мальчишка. Тебе придется подождать.

Я киваю, действительно, нам просто необходимо часок передохнуть. За это время Сара соберет вещи, а я приведу в порядок свое облачение и мысли насчет только что произошедшего. Теперь, когда я свободен от непрерывного оргазмического исступления, появилась возможность разобраться с онемением хвоста.

Выпрыгнув из постели — ага, снова это покалывание, — я веду Сару через гостиную в прихожую. Мы опять обнимаемся, и я, выпуская ее, прячусь за дверью. Я же не эксгибиционист, хоть в облачении, хоть без него.

— Около часа? — говорю я на прощание.

Она смеется, явно забавляясь моей искренностью. Я желаю ее, она это знает, вот и вся история.

— Как можно скорее, Винсент. — Она посылает мне воздушный поцелуй и направляется к машине. Я закрываю дверь и убеждаюсь, что все занавески опущены.

Это покалывание, этот зуд все усиливаются, распространяясь по всему телу. Что-то важное перестало функционировать в моем костюме, и хочется верить, что я вовремя спохватился и не довел дело до самого худшего. Я не собираюсь возиться с маской или туловищем, потому что это такая боль в заднице — правильно наложить эпоксидную смолу, дабы обеспечить хорошую, плотную хватку, способную выдержать самые безудержные порывы страсти. Я просто снимаю нижнюю часть. Оболочка медленно слезает со шкуры; ее и без того гладкая подкладка, как следует пропотев за последние несколько часов, стала совсем скользкой.

Стоя в гостиной напротив большого зеркала, я пристально изучаю ведущие опоры и ремни на предмет возможных повреждений. Насколько я в состоянии разглядеть, никаких изъянов. Могло ли это ощущение оказаться чисто психосоматическим? Следствие подавляемого сознания вины за участие в более чем противоестественном действе? Надеюсь, что нет, ведь исправляться я не намерен.

Погодите-ка — вот оно. Прямо под серией «Г» зажим, всегда причиняющий мне наибольшее беспокойство: матерчатая штрипка как-то ухитрилась согнуться и попасть в туго затянутую петлю на кончике хвоста. Представить себе не могу, как это случилось, но учитывая все эти новые занимательные позы, которые мы перепробовали, я не слишком удивляюсь.

Держа хвост облаченной рукой, пытаюсь вытащить штрипку и устроить ее поудобнее; почти тут же я обретаю чувствительность, восхитительную чувствительность, устремившуюся в мое тело, словно прорвавшая плотину река. Это не так прекрасно, как любовь с Сарой, но недалеко от того. Возможно, мне следует полностью разоблачиться и привести костюм в порядок, чтобы подобное не повторилось. Надеюсь, что мы с Сарой сыграем на бис, как только она вернется, и не желаю никаких технических неисправностей. В следующий раз эта штрипка может намотаться на какой-нибудь жизненно еще более важный орган, нежели хвост.

Я нащупываю потайные кнопки под сосками и отстегиваю их, изо всех сил стараясь отделить оболочку туловища от шкуры. С туловищами у меня всегда наибольшие проблемы, наверное потому, что здесь так мало мест для скрытых застежек. На голове их без счету: под волосами, в ушах, в носу; в нижней части тела тоже предусмотрено немало мест для молний и кнопок, и работает все отлично.

Я почти уже отстегнул последнюю липучку, нащупал ее, нащупал и… в квартиру входит Сара.

— Винсент, я забыла спросить, на какой улице…

Она цепенеет. Я цепенею. Только глаза ее в движении, мечутся по моему полуоблаченному телу, пытаясь осознать перед ними представшее. А я вполне могу вообразить себе, как выгляжу в ее глазах: ящерица в полусодранной человечьей коже, выползшая из доисторических глубин, чтобы ужаснуть и сожрать несчастную девушку. Чудовище. Урод. Похоть, страсть, чувственность и, да-да, и любовь уступают место инстинкту, моему проклятому инстинкту, овладевшему телом по законам военного времени.

— Винсент… — начинает она, но я обрываю ее, скакнув через всю комнату, захлопнув дверь свободной лапой и прыгнув ей на грудь. Сара падает на спину. Я хватаю ее за горло, рыком вдребезги разбивая зеркало, так что осколки водопадом сыплются на ковер.